Статьи

Главная » Статьи » Первоисточники » Русские былины (старины)
Илья Муромец и Калин-царь


***

Как Владимир князь да стольнокиевский
Поразгневался на старого казака Илью Муромца,
Засадил его во погреб во глубокиий,
Во глубокий погреб во холодныий
Да на три-то года поры-времени.
А у славного у князя у Владимира
Была дочь да одинакая,
Она видит: это дело есть немалое,
Что посадил Владимир князь да стольнокиевский
Старого казака Илью Муромца
В тот во погреб во холодныи.
А он мог бы постоять один за веру, за отечество,
Мог бы постоять один за Киев-град,
Мог бы постоять один за церкви за соборные,
Мог бы поберечь он князя да Владимира,
Мог бы поберечь Опраксу Королевичну.
Приказала сделать да ключи поддельные,
Положила-то людей да потаенныих,
Приказала-то на погреб на холодныи
Да снести перины да подушечки пуховые,
Одеяла приказала снести теплые,
Она ествушку поставить да хорошую
И одежду сменять с нова-на́-ново
Тому старому казаку Илье Муромцу.
А Владимир-князь про то не ведает.

И воспылал-то тут собака Калин-царь на Киев-град,
И хотит он разорить да стольный Киев-град,
Чернедь-мужичков он всех повырубить,
Божьи церкви все на дым спустить,
Князю-то Владимиру да голова срубить
Да со той Опраксой Королевичной.
Посылает-то собака Калин-царь посланника,
А посланника во стольный Киев-град,
И дает ему он грамоту посыльную.
И посланнику-то он наказывал:
«Как поедешь ты во стольный Киев-град,
Будешь ты, посланник, в стольном Киеве
Да у славного у князя у Владимира,
Будешь у него на широком дворе
И сойдешь как тут ты со добра коня,
Да й спущай коня ты на посыльный двор,
Сам поди-ко во палату белокаменну;
Да пройдешь палатой белокаменной,
Войдешь в его столовую во горенку,
На пяту́ ты дверь да поразмахивай,
Не снимай-ко кивера с головушки,
Подходи-ко ты ко столику к дубовому,
Становись-ко супротив князя Владимира,
Полагай-ко грамоту на золот стол;
Говори-ко князю ты Владимиру:
«Ты Владимир, князь да стольнокиевский,
Ты бери-тко грамоту посыльную
Да смотри, что в грамоте написано,
Да гляди, что в грамоте да напечатано;
Очищай-ко ты все улички стрелецкие,
Все великие дворы да княженецкие
По всему-то городу по Киеву,
А по всем по улицам широкиим
Да по всем-то переулкам княженецкиим
Наставь сладких хмельных напиточков,
Чтоб стояли бочка-о́-бочку близко-по́-близку,
Чтобы было у чего стоять собаке царю Калину
Со своими-то войсками со великими
Во твоем во городе во Киеве».

[Приезжал посол в стольный Киев-град
Ко князю ко Владимиру на широкий двор.
Спущает коня на посыльный двор,
Сам идет в палату белокаменну;
На пяту́ он дверь поразмахивал,
Креста он не клал по-писаному,
И не вел поклонов по-ученому
Ни самому-то князю Владимиру,
И ни его князьям подколенныим.
Полагал он грамоту посыльную на золот стол.]

Тут Владимир князь да стольнокиевский
Брал-то книгу он посыльную,
Да и грамоту ту распечатывал,
И смотрел, что в грамоте написано,
И смотрел, что в грамоте да напечатано,
И что велено очистить улицы стрелецкие
И большие дворы княженецкие,
Да наставить сладких хмельных напиточков
А по всем по улицам по широким
Да по всем-то переулкам княженецкиим.
Тут Владимир князь да стольнокиевский
Видит: есть это дело немалое,
А немалое дело-то, великое,
А садился-то Владимир да на червленый стул.
Да писал-то ведь он грамоту повинную:
«Ай же ты собака да и Калин-царь!
Дай-ко мне ты поры-времечка на три года,
На три года дай и на три месяца,
На три месяца да еще на три дня,
Мне очистить улицы стрелецкие,
Все великие дворы да княженецкие,
Накурить мне сладких хмельных напиточков
Да наставить по всему по городу по Киеву
Да по всем по улицам широкиим,
По всем славным переулкам княженецкиим».
Отсылает эту грамоту повинную,
Отсылает ко собаке царю Калину.
А й собака тот да Калин-царь
Дал ему он поры-времечка на три года,
На три года дал и на три месяца,
На три месяца да еще на три дня.
А неделя за неделей, как река бежит,
Прошло поры-времечка да три года,
А три года да три месяца,
А три месяца и еще три дня.
Тут подъехал ведь собака Калин-царь,
От подъехал ведь под Киев-град
Со своими со войсками со великими.
Тут Владимир князь да стольнокиевский,
Он по горенке да стал похаживать,
С ясных очушек он ронит слезы горючие,
Шелковым платком князь утирается,
Говорит Владимир-князь да таковы слова:
«Нет жива-то старого казака Ильи Муромца,
Некому стоять теперь за веру, за отечество,
Некому стоять за церкви ведь за божие,
Некому стоять-то ведь за Киев-град,
Да ведь некому сберечь князя Владимира
Да и той Опраксы Королевичны!»
Говорит ему любима дочь таковы слова:
«Ай ты батюшко Владимир, князь наш стольнокиевский,
Ведь есть жив-то старый казак да Илья Муромец,
Ведь он жив на погребе на холодноем».

Тут Владимир князь да столънокиевский,
Он скорешенько берет да золоты ключи
Да идет на погреб на холодныи.
Отмыкает он скоренько погреб да холодныи
Да подходит ко решеткам ко железныим;
Растворил-то он решетки да железные,
Да там старый казак да Илья Муромец,
Он во погребе сидит-то, сам не старится,
Там перинушки, подушечки пуховые,
Одеяла снесены там теплые,
Ествушка поставлена хорошая,
А одежица на нем да живет сменная.
Он берет его за ручушки за белые,
За его за перстни за злаченые,
Выводил его со погреба холодного,
Приводил его в палату белокаменну,
Становил-то он Илью да супротив себя,
Целовал в уста его во сахарны,
Заводил его за столики дубовые,
Да садил Илью-то он подле себя,
И кормил его да ествушкой сахарною,
Да поил-то питьицем медвяныим,
Говорил-то он Илье да таковы слова:
«Ай же старый ты казак да Илья Муромец!
Наш-то Киев-град нынь в полону стоит,
Обошел собака Калин-царь наш Киев-град
Со своими со войсками со великими.
А постой-ко ты за веру, за отечество,
И постой-ко ты за славный Киев-град,
Да постой за матушки божьи церкви,
Да постой-ко ты за князя за Владимира,
Да постой-ко за Опраксу Королевичну!»

Как тут старый казак да Илья Муромец
Выходил он со палаты белокаменной,
Шел по городу он да по Киеву,
Заходил в свою палату белокаменну,
Да спросил-то как он паробка любимого,
Шел со паробком да со любимыим
На свой на славный на широкий двор.
Заходил он во конюшенку в стоялую,
Посмотрел добра коня он богатырского.
Говорил Илья да таковы слова:
«Ай же ты, мой пар обок любимыи,
Хорошо держал моего коня ты богатырского!»

Выводил добра коня с конюшенки стоялыи
А й на тот на славный на широкий двор.
А й тут старый казак да Илья Муромец
Стал добра коня он заседлывать:
На коня накладывает потничек,
А на потничек накладывает войлочек,
Потничек он клал да ведь шелковенький,
А на потничек подкладывал подпотничек,
На подпотничек седелко клал черкасское,
А черкасское седелышко недержано,
И подтягивал двенадцать подпругов шелковых,
И шпилечики он втягивал булатные,
А стремяночки покладывал булатные,
Пряжечки покладывал он красна золота,
Да не для красы-угожества,
Ради крепости все богатырскоей:
Еще подпруги шелковы тянутся, да они не́ рвутся,
Да булат-железо гнется, не ломается,
Пряжечки да красна золота,
Они мокнут, да не ржавеют.
И садился тут Илья да на добра коня,
Брал с собой доспехи крепки богатырские:
Во-первых, брал палицу булатную,
Во-вторых, брал копье бурзамецкое,
А еще брал свою саблю вострую,
А еще брал шалыгу подорожную,
И поехал он из города из Киева.

Выехал Илья да во чисто поле,
И подъехал он ко войскам ко татарскиим
Посмотреть на войска на татарские:
Нагнано-то силы много-множество,
Как от покрику от человечьего,
Как от ржанья лошадиного
Унывает сердце человеческо.
Тут старый казак да Илья Муромец
Он поехал по раздольицу чисту полю,
Не мог конца-краю силушке наехати.
Он повыскочил на гору на высокую,
Посмотрел на все на три-четыре стороны,
Посмотрел на силушку татарскую,
Конца-краю силы насмотреть не мог.
И повыскочил он на́ гору на дру́гую,
Посмотрел на все на три-четыре стороны,
Конца-краю силы насмотреть не мог.
Он спустился с той со горы со высокии,
Да он ехал по раздольицу чисту полю
И повыскочил на третью гору на высокую,
Посмотрел-то под восточную ведь сторону,
Насмотрел он под восточной стороной,
Насмотрел он там шатры белые
И у белых у шатров-то кони богатырские.
Он спустился с той горы высокии
И поехал по раздольицу чисту полю.

Приезжал Илья ко шатрам ко белыим,
Как сходил Илья да со добра коня
Да у тех шатров у белыих
А там стоят кони богатырские,
У того ли полотна стоят у белого,
Они зоблют-то пшену да белоярову.
Говорит Илья да таковы слова:
«Поотведать мне-ка счастия великого».
Он накинул поводья шелковые
На добра коня да богатырского
Да спустил коня ко полотну ко белому:
«А й допустят ли-то кони богатырские
Моего коня да богатырского
Ко тому ли полотну ко белому
Позобать пшену да белоярову?»
Его добрый конь идет-то грудью к полотну,
А идет зобать пшену да белоярову.

Старый казак да Илья Муромец
А идет он да во бел шатер.
Приходит Илья Муромец во бел шатер.
В том белом шатре двенадцать богатырей,
И богатыри все святорусские,
Они сели хлеба-соли кушати,
А и сели-то они да пообедати.
Говорит Илья да таковы слова:
«Хлеб да соль, богатыри святорусские,
А и крестный ты мой батюшка,
А Самсон да ты Самойлович!»
Говорит ему да крестный батюшка:
«А й поди ты, крестничек любимый,
Старый казак да Илья Муромец,
А садись-ко с нами пообедати».
И он встал да на резвы ноги,
С Ильей Муромцем да поздоровкались,
Поздоровкались они да целовалися,
Посадили Илью Муромца за единый стол
Хлеба-соли да покушати.
Их двенадцать-то богатырей,
Илья Муромец да он тринадцатый.
Они по́пили, поели, пообедали,
Выходили з-за стола из-за дубового,
Говорил им старый казак да Илья Муромец:
«Крестный ты мой батюшка, Самсон Самойлович,
И вы русские могучие бога́тыри,
Вы седлайте-тко добры́х коней
Да садитесь вы на добры́х коней,
Поезжайте-тко во раздольице чисто поле
Под тот под славный стольный Киев-град.
Как под нашим-то городом под Киевом
А стоит собака Калин-царь,
А стоит со войсками со великими,
Разорить он хочет стольный Киев-град,
Чернедь-мужиков он всех повырубить,
Божьи церкви все на дым спустить,
Князю-то Владимиру да со Опраксой Королевичной
Он срубить-то хочет буйны головы.
Вы постойте-тко за веру, за отечество,
Вы постойте-тко за славный стольный Киев-град,
Вы постойте-тко за церкви да за божие,
Вы поберегите-ко князя Владимира
И со той Опраксой Королевичной!»
Говорит ему Самсон Самойлович:
«Ай же крестничек ты мой любимыи,
Старый казак да Илья Муромец!
А й не будем мы да и коней седлать,
И не будем мы садиться на добры́х коней,
Не поедем мы во славно во чисто поле,
Да не будем мы стоять за веру, за отечество,
Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,
Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,
Да не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с Опраксой Королевичной.
У него есть много да князей, бояр,
Кормит их и поит да и жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира».
Говорит-то старый казак Илья Муромец:
«Ай же ты мой крестный батюшка,
А й Самсон да ты Самойлович!
Это дело у нас будет нехорошее.
Как собака Калин-царь разорит да Киев-град,
Да он чернедь-мужиков-то всех повырубит,
Да он божьи церкви все на дым спустит,
Да князю Владимиру с Опраксой Королевичной
А он срубит им да буйные головушки,
Вы седлайте-тко добры́х коней
И садитесь-ко вы на добры́х коней,
Поезжайте-тко в чисто поле под Киев-град,
И постойте вы за веру, за отечество,
И постойте вы за славный стольный Киев-град,
И постойте вы за церкви да за божие,
Вы поберегите-ка князя Владимира
И со той с Опраксой Королевичной».
Говорит Самсон Самойлович да таковы слова:
«Ай же крестничек ты мой любимыи,
Старый казак да Илья Муромец!
А й не будем мы да и коней седлать,
И не будем мы садиться на добры́х коней,
Не поедем мы во славно во чисто́ поле,
Да не будем мы стоять за веру, за отечество,
Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,
Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,
Да не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с Опраксой Королевичной.
У него есть много да князей, бояр,
Кормит их и поит да жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира».
Говорит-то старый казак Илья Муромец:
«Ай же ты мой крестный батюшка,
А й Самсон да ты Самойлович!
Это дело у нас будет нехорошее.
Вы седлайте-тко добрых коней
И садитесь-ко вы на добрых коней,
Поезжайте-тко в чисто поле под Киев-град,
И постойте вы за веру, за отечество,
И постойте вы за славный стольный Киев-град,
И постойте вы за церкви да за божие,
Вы поберегите-тко князя Владимира
И со той с Опраксой Королевичной».
Говорит ему Самсон Самойлович:
«Ай же крестничек ты мой любимый,
Старый казак да Илья Муромец!
А й не будем мы да и коней седлать,
И не будем мы садиться на добрых коней,
Не поедем во славно во чисто поле,
Да не будем мы стоять за веру, за отечество,
Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,
Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,
Да не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с Опраксой Королевичной.
У него есть много да князей, бояр,
Кормит их и поит да жалует,
Ничего нам нет он князя от Владимира».
А й тут старый казак да Илья Муромец
Он как видит, что дело ему не по́люби,
Выходит-то Илья да со бела шатра,
Приходил к добру коню да богатырскому,
Брал его за поводья шелковые,
Отводил от полотна от белого
А от той пшены от белояровой,
Да садился Илья на добра коня.
Он поехал по раздольицу чисту полю
И подъехал ко войскам ко татарскиим.

Не ясен сокол напущает на гусей, на лебедей
Да на малых перелетных на серых утушек,
Напущает-то богатырь святорусскии
А на ту ли на силу на татарскую.
Он спустил коня да богатырского
Да поехал ли по той но силушке татарскоей.
Стал он силушку конем топтать,
Стал конем топтать, копьем колоть,
Стал он бить ту силушку великую,
А он силу бьет, будто траву косит.
Его добрый конь да богатырскии
Испровещился языком человеческим:
«Ай же славный богатырь святорусскии,
Хоть ты наступил на силу на великую,
Не побить тебе той силушки великии:
Нагнано у собаки царя Калина,
Нагнано той силы много-множество,
И у него есть сильные богатыри,
Поленицы есть да удалые;
У него, собаки царя Калина,
Сделаны-то трои ведь подкопы да глубокие
Да во славном во раздольице чистом поле.
Когда будешь ездить по тому раздольицу чисту полю,
Будешь бить ты силу ту великую,
Как просядем мы в подкопы во глубокие,
Так из первыих подкопов я повыскочу
Да тебя оттуль-то я повыздыну;
Как просядем мы в подкопы-то во другие,
И оттуль-то я повыскочу
И тебя оттуль-то я повыздыну;
Еще в третьи во подкопы во глубокие,
А ведь тут-то я повыскочу,
Да оттуль тебя-то не повыздыну,
Ты останешься в подкопах во глубокиих».
Еще старому казаку Илье Муромцу,
Ему дело-то ведь не слюбилося,
И берет он плетку шелкову в белы руки,
А он бьет коня да по крутым ребрам,
Говорил он коню таковы слова:
«Ай же ты, собачище изменное,
Я тебя кормлю, пою да и улаживаю,
А ты хочешь меня оставить во чистом поле,
Да во тех подкопах во глубокиих!»

И поехал Илья по раздольицу чисту полю
Во ту во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть.
А он бьет-то силу как траву косит;
У Ильи-то сила не уменьшится.
И просел он во подкопы во глубокие,
Его добрый конь оттуль повыскочил,
Он повыскочил, Илью оттуль повыздынул.
И спустил он коня да богатырского
По тому раздолъицу чисту полю
Во ту во силушку великую,
Стал конем топтать да копьем колоть.
И он бьет-то силу как траву косит;
У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,
На добром коне сидит Илья не старится.
И просел он с конем да богатырскиим,
И попал он во подкопы-то во дру́гие;
Его добрый конь оттуль повыскочил
Да Илью оттуль повыздынул.
И спустил он коня да богатырского
По тому раздольицу чисту долю
Во ту во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть.
Он бьет-то силу как траву косит;
У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,
На добром коне сидит Илья не старится.
И попал он во подкопы-то во третие,
Он просел с конем в подкопы те глубокие;
Его добрый конь да богатырскии
Еще с третьих подкопов он повыскочил,
Да оттуль Илью он не повыздынул,
Сголзанул Илья да со добра коня,
И остался он в подкопе во глубокоем.
Да пришли татара-то поганые
Да хотели захватить они добра коня;
Его конь-то богатырскии
Не сдался им во белы руки,
Убежал-то добрый конь да во чисто поле.

Тут пришли татары да поганые,
Нападали на старого казака Илью Муромца,
И сковали ему ножки резвые,
И связали ему ручки белые.
Говорили-то татары таковы слова:
«Отрубить ему да буйную головушку».
Говорят ины татара таковы слова:
«А й не надо рубить ему буйной головы,
Мы сведем Илью к собаке царю Калину,
Что он хочет, то над ним да сделает».
Повели Илью да по чисту полю
А ко тем палаткам полотняныим.
Приводили ко палатке полотняноей,
Привели его к собаке царю Калину,
Становили супротив собаки царя Калина.
Говорили татары таковы слова:
«Ай же ты собака да наш Калин-царь!
Захватили мы да старого казака Илью Муромца
Да во тех-то подкопах во глубокиих
И привели к тебе, к собаке царю Калину;
Что ты знаешь, то над ним и делаешь».
Тут собака Калин-царь говорил Илье да таковы слова:
«Ай ты старый казак да Илья Муромец,
Молодой щенок да напустил на силу великую,
Тебе где-то одному побить мою силу великую!
Вы раскуйте-ка Илье да ножки резвые,
Развяжите-ка Илье да ручки белые».
И расковали ему ножки резвые,
Развязали ему ручки белые.
Говорил собака Калин-царь да таковы слова:
«Ай же старый казак да Илья Муромец!
Да садись-ко ты со мной за единый стол,
Ешь-ко ествушку мою сахарную,
Да и пей-ко мои питьица медвяные,
И одежь-ко ты мою одежу драгоценную,
И держи-тко мою золоту казну,
Золоту казну держи по надобью,
Не служи-тко ты князю Владимиру,
Да служи-тко ты собаке царю Калину».
Говорил Илья да таковы слова:
«А не сяду я с тобой да за единый стол,
Не буду есть твоих ествушек сахарныих,
Не буду пить твоих питьецев медвяныих,
Не буду носить твои одежи драгоценные,
Не буду держать твоей бессчетной золотой казны,
Не буду служить тебе, собаке царю Калину,
Еще буду служить я за веру, за отечество,
Буду стоять за стольный Киев-град,
Буду стоять за церкви за господние,
Буду стоять за князя за Владимира
И со той Опраксой Королевичной».

Тут старый казак да Илья Муромец
Он выходит со палатки полотняноей
Да ушел в раздольице в чисто поле.
Да теснить стали его татары-ты поганые,
Хотят обневолить они старого казака Илью Муромца.
А у старого казака Ильи Муромца
При себе да не случилось доспехов крепкиих,
Нечем-то ему с татарами да попротивиться.
Старый казак да Илья Муромец
Видит он — дело немалое:
Да схватил татарина он за ноги,
Так и стал татарином помахивать,
Стал он бить татар татарином,
И от него татары стали бегати,
И прошел он сквозь всю силушку татарскую.
Вышел он в раздольице чисто поле,
Да он бросил-то татарина да в сторону.
То идет он по раздольицу чисту полю,
При себе-то нет коня да богатырского,
При себе-то нет доспехов крепкиих.
Засвистал в свисток Илья он богатырскии,
Услыхал его добрый конь да во чистом поле.
Прибежал он к старому казаку Илье Муромцу.

Еще старый казак да Илья Муромец
Как садился он да на добра коня
И поехал по раздольицу чисту полю,
Выскочил он да на гору на высокую,
Посмотрел-то под восточную он сторону.
А под той ли под восточной под сторонушкой,
А у тех ли у шатров у белыих
Стоят добры кони богатырские.
А тут старый казак да Илья Муромец
Опустился он да со добра коня,
Брал свой тугой лук разрывчатый в белы ручки,
Натянул тетивочку шелковеньку,
Наложил он стрелочку каленую,
И спущал ту стрелочку во бел шатер.
Говорил Илья да таковы слова:
«А лети-тко, стрелочка, во бел шатер,
Да сыми-тко крышку со бела шатра,
Да пади-тко, стрелка, на белы груди
К моему ко батюшке ко крестному,
И проголзни-тко по груди ты по белыи,
Сделай-ко ты сцапину да маленьку,
Маленькую сцапинку да невеликую.
Он и спит там, прохлаждается,
А мне здесь-то одному да мало можется».

Он спустил тетивочку шелковую,
Да спустил он эту стрелочку каленую,
Да просвистнула та стрелочка каленая
Да во тот во славный во бел шатер,
Она сняла крышку со бела шатра,
Пала она, стрелка, на белы груди
Ко тому ли-то Самсону ко Самойловичу,
По белой груди стрелочка проголзнула,
Сделала она да сцапинку-то маленьку.
Тут славный богатырь да святорусскии,
А й Самсон-то ведь Самойлович,
Пробудился-то Самсон от крепка сна,
Пораскинул свои очи ясные:
Да как снята крыша со бела шатра,
Пролетела стрелка но белой груди,
Она сцапиночку сделала да на белой груди.
Он скорошенько стал на резвы ноги,
Говорил Самсон да таковы слова:
«Ай же славные мои богатыри вы святорусские,
Вы скорешеньке седлайте-ко добрых коней!
Да садитесь-ко вы на добрых коней!
Мне от крестничка да от любимого
Прилетели-то подарочки да нелюбимые:
Долетела стрелочка каленая
Через мой-то славный бел шатер,
Она крышу сняла да со бела шатра,
Да проголзнула-то стрелка по белой груди,
Она сцапинку-то дала по белой груди,
Только малу сцапинку-то дала невеликую.
Погодился мне, Самсону, крест на вороте,
Крест на вороте шести пудов.
Если б не был крест да на моей груди,
Оторвала бы мне буйну голову».

Тут богатыри все святорусские
Скоро ведь седлали да добрых коней,
И садились молодцы да на добрых коней,
И поехали раздольицем чистым полем
Ко тем силам ко татарскиим.
А со той горы да со высокии
Усмотрел ли старый казак да Илья Муромец,
А то едут ведь богатыри чистым полем,
А то едут ведь да на добрых конях.
И спустился он с горы высокии
И подъехал он к богатырям ко святорусскиим:
Их двенадцать-то богатырей, Илья тринадцатый.
И приехали они ко силушке татарскоей,
Припустили коней богатырскиих,
Стали бить-то силушку татарскую,
Притоптали тут всю силушку великую
И приехали к палатке полотняноей.

Сидит собака Калин-царь в палатке полотняноей.
Говорят богатыри да святорусские:
«А срубить-то буйную головушку
А тому собаке царю Калину».
Говорил старый казак да Илья Муромец:
«А почто рубить ему да буйну голову?
Мы свезем его во стольный Киев-град
Да ко славному ко князю ко Владимиру».
Привезли его собаку царя Калина
А во тот во славный Киев-град.
Привели его в палату белокаменну
Да ко славному ко князю ко Владимиру.
Тут Владимир-князь да стольнокиевский
Садил собаку за столики дубовые,
Кормил его ествушкой сахарною
Да поил-то питьицем медвяныим.
Говорил ему собака Калин-царь да таковы слова:
«Ай же ты Владимир-князь да стольнокиевский,
Не руби-тко мне да буйной головы!
Мы напишем промеж собой записи великие:
Буду тебе платить дани век и по веку,
А тебе-то князю я Владимиру!»

А тут той старинке и славу поют,
А по тыих мест старинка и покончилась.

Былины Под ред. Селиванова. — 1988


Илья, Ермак и Калин-царь

На наше село на прекрасное,
На славен на Киев-град,
Наезжает собака Калин-царь.
Собирал собака князей-бояр,
Сорок царей, сорок царевичей,
Сорок королей, сорок королевичей.
У каждого царя, у царевича,
У каждого у короля, у королевича
Силы собраны по сорок тысячей.
Выбирал к себе татарина сильного,
Сильного татарина, удалого,
Сам он говорит таково слово:
«Ай же ты, слуга моя верная!
Поезжай ко городу ко Киеву
Со тем письмом, со я́рлыком,
Еди не пришпектом, не воротами,
Поезжай стеною городовою,
Через тые башни наугольные,
Заезжай на княженецкий двор,
Станови коня середи широка двора,
Ко тому столбу ко точеному,
Привяжи к кольцу ко золоченому.
А поди скоро по перёным сеням,
Заходи во гридню во столовую,
Положи письмо на белый стол,
Положи, пословесно поговаривай:
«Ай же ты, Володимир стольнокиевский!
Чисти во Киеве улицы,
Расчисти ряды во Киеве,
Курь-ка еще зелено вино,
Жди мою силу великую;
Наш-то собака Калин-царь
Хочет у вас поженитися,
От живого мужа жену отлучить,
А стольную княгиню Опраксию».

Скоро татарин поворот держал,
Седлал татарин добра коня,
Ехал ко городу ко Киеву,
Ко стольному князю ко Владимиру:
Не пришпектом ехал, не воротами,
Ехал-то стеною городовою,
Через тые башни наугольные.
Заезжал на княженецкий двор,
Становил коня середи широка двора
К тому столбу ко точеному,
Привязал к кольцу ко золоченому,
И скоро шел по переным сеням,
Заходил во гридню во столовую,
Положил письмо на белый стол,
А сам пословесно выговаривал:
«Ай же ты, Владимир стольнокиевский!
Чисти во Киеве улицы,
Расчисти ряды во Киеве,
Курь-ка еще зелено вино,
Жди мою силу великую:
Наш-то собака Калин-царь
Хочет у вас поженитися,
От жива мужа жену отлучить,
А стольную княгину Опраксию».
Скоро татарин поворот держал,
Скоро бежал на широк двор,
Садился татарин на добра коня,
Ехал назад во раздольице чисто поле.

Тут князю не дойдет сидеть,
Пришла-то беда неминучая;
Бежал он на выходы высокие,
Закричал он во всю голову:
«Ай же вы, русские могучие богатыри!
Подьте ко князю во Владимиру
На тую на думу на великую».
Тут Ильюша воспроговорит:
«Ай же вы, братьица крестовые,
Крестовые братьица, названые,
Молодой Потык сын Иванович,
Молодой Добрынюшка Никитинич!
Видно, пришла князю тревогушка,
Тревога, беда неминучая,
Что тревожит нас, могучиих богатырей.
А подите-ка, братцы, отказывайтесь,
Что не можем мы служить за Киев-град»

Приходит Добрынюшка Никитинич,
Идет молодец по новы́м сеням,
Идет он, будто подпирается,
Ступененки, мостинки подгибаются.
Отворяет он дверь на́ пяту,
Крест кладет по-писаному,
Поклон ведет по-ученому,
Здравствует князя со княгинею:
«Здравствуешь, Владимир стольнокиевский
Со своею со княгиней со Опраксией!
А чего кричишь, тревожишься?»
Говорит Владимир стольнокиевский:
«Ай же ты, Добрынюшка Никитинич!
Как на наше на село на прекрасное,
На славный на Киев-град,
Наехал собака Калин-царь,
Хочет от жива мужа жену отнять,
А стольную княгиню Опраксию».
Говорит Добрынюшка Никитинич:
«Ай же, князь стольнокиевский!
Мои белы ручки примахалися,
Бьючись татаровей поганыих;
Мои резвыя ножки прискакалися,
Мои ясны очи помуталися,
Глядючись на татаровей поганыих.
Не могу больше служить-стоять
За славен стольный. Киев-град».
Тут-то Добрыня поворот держал.

Идет Михайла Потык сын Иванович,
Идет молодец по новым сеням,
Идет он, будто подпирается,
Ступененки, мостинки подгибаются.
Отворяет он дверь на пяту,
Крест кладет по-писаному,
Поклон ведет по-ученому,
Здравствует князя со княгинею:
«Здравствуешь, Владимир стольнокиевский
Со своей со княгиней со Опраксией!
А чего кричишь, тревожишься?»
Говорит Владимир стольнокиевский:
«Ай же ты, Михайло Потык сын Иванович!
Как на наше село на прекрасное,
На славен на Киев-град,
Наехал собака Калин-царь,
Хочет от жива мужа жену отнять,
А стольную княгиню Опраксию»
Говорит Михайло Потык сын Иванович.
«Ай же, князь стольнокиевский!
Мои белы ручки примахались,
Бьючись татаровей поганыих;
Мои резвыя ножки прискакалися,
Ясны очи помутилися,
Глядючись на татаровей поганыих.
Не могу больше служить-стоять
За славе стольный Киев-град»
Тут-то Михайло поворот держал.

Иде старый казак Илья Муромец.
Идет молодец по новым сеням,
Идет он, будто подпирается,
Ступененки, мостинки подгибаются.
Отворяет дверь он на пяту,
Крест кладет по-писаному,
Поклон ведет по-ученому,
Здравствует князя со княгинею:
«Здравствуешь, Владимир стольнокиевский
Со своей со княгиней со Опраксией!
А чего кричишь, тревожишься?»
Говорит Владимир стольнокиевский:
«Ай же ты, старый казак Илья Муромец!
Как на наше село на прекрасное,
На славный на Киев-град,
Наехал собака Калин-царь,
Хочет от жива мужа жену отнять,
А стольную княгиню Опраксию».
Говорит Ильюша таковы слова:
«Ай же, князь стольнокиевский!
Мои белы ручки примахалися,
Бьючись татаровей поганыих;
Мои резвы ножки прискакалися,
Мои ясны очи помутилися,
Глядючись на татаровей поганыих.
Не могу больше служить-стоять
За славен за стольный Киев-град».
Тут-то Ильюша поворот держал.
Отперлись все могучие богатыри.

Тут-то князю не дойдет сидеть.
Пришла-то беда неминучая,
Бежал он на выходы высокие,
Закричал он во всю голову:
«Ай же вы, русские могучие богатыри!
Подьте ко князю ко Владимиру
На тую на думу на великую».
Идет млад Ермак Тимофеевич,
Идет молодец по новым сеням,
Идет он — будто подпирается,
Ступененки, мостинки подгибаются,
Крест кладет по-писаному,
Поклон ведет по-ученому,
Здравствует князя со княгинею:
«Ай же ты, мой любимый дяденька!
А чего кричишь, тревожишься?»
Говорит Владимир стольнокиевский:
«Ай же ты, мой любимый племничек!
Как на наше на село на прекрасное,
На славный на Киев-град,
Наехал собака Калин-царь,
Хочет от жива мужа жену отнять,
А стольную княгину Опраксию».
Говорит Ермак Тимофеевич:
«Ай же ты, любимый мой дяденька!
Я могу служить-стоять за стольный Киев-град.
А есть ли у тебя латы-кольчуга в сорок пуд,
Есть ли палица мне в сорок пуд,
А есть ли мне добрый конь
Возить удалого добра молодца?» —
«Ах ты, млад Ермак Тимофеевич!
Ты дитя захвастливо, заносливо,
Заносливо дитя, неразумное:
Не служить, не стоять те за Киев-град!» —
«Ай же ты, мой любимый дяденька!
Я могу служить-стоять за Киев-град,
Только дай мне латы-кольчугу в сорок пуд.
Палицу дай сорокапудовую
И дай мне добра коня богатырского». —
«Ступай, Ермак, на конюшенку,
Выбирай себе добра коня по́-люби;
А латы-кольчута на конюшне есть,
Палица есть тая богатырская».

Тут бежал Ермак на конюшенку,
Выбирал себе добра коня по́-люби,
Выбирал себе палицу богатырскую,
Облатился молодец, окольчужился,
А латы-кольчуга призаржавели;
Бросил он латы о кирпичен пол,
Слетела ржа от лат-ко́льчуги.
Седлал он своего добра коня
И поехал по раздольицу чисту полю.

А едет он по чисту полю:
На том раздольице чистом поле
Собиралось тридцать богатырей без одного;
Сидят молодцы в белом шатре,
Во белом шатре белополотняном,
Сидят молодцы, забавляются,
Играют в шашки-шахматы,
Во тыи велеи золоченые;
Спит Илья Муромец на кровати — рыбий зуб,
Под тем одеяльцем соболиныим.
Закричал Ермак во всю голову:
«Ай же ты, старый казак Илья Муромец!
Спишь, молодец, проклаждаешься,
Над собой невзгодушки не ведаешь:
На наше село на прекрасное,
На славен на Киев-град,
Наехал собака Кадин-царь».
Говорит Ильюша таковы слова:
«Ах ты, млад Ермак Тимофеевич!
А поди ты на гору на высокую,
На тое на шеломя оскатное,
Смотри во трубочку подзорную
На эту на силу на татарскую:
Многим ли нам молодцам ехати,
А двум ли, трем ли молодцам ехати,
Али всем русским богатырям?»

Скоро Ермак поворот держал,
Приезжал на гору на высокую,
На тое на шеломя оскатное,
Смотрел во трубочку подзорную
На эту на силу на татарскую:
Нагнано тут силы татарския,
Что мать сыра земля колыблется,
Колыблется земля, погибается;
Ни где силы край есть,
Померкло солнышко красное
От того от пару от татарского.
Разгорелось сердце богатырское,
Богатырское сердце, молодецкое, —
Приправливал он своего добра коня
Во этую во силу во татарскую,
Заехал молодец во середочку,
Начал он силушку охаживать:
Куда махнет палицей, туда улица,
Перемахнет — переулочек.
День он бьется не едаючись
И добру коню отдо́ху не даваючись;
И другой день бьется и другую ночь;
По третий день бьется и по третью ночь.

Старый казак Илья Муромец
Ото сна богатырь пробуждается,
Сам говорит таковы слова:
«Ай же вы, русские могучие богатыри!
Приезжал ли Ермак Тимофеевич
Со тоя горы со высокия,
Со того со шеломя со оскатного?» —
«Не приезжал, де, Ермак Тимофеевич». —
«Ах вы дурни, русские богатыри!
Погубили вы головку наилучшую:
Бьется там Ермак — пересядется!
Скоро седлайте добрых коней,
Все поедемте туда, молодцы!»
Начали они седлать добрых коней:
Стала мать сыра земля продрагивать;
Поезжали ко силе ко татарския.

Как приехали ко силе ко татарския,
Не видят, куда силы край есть,
Не видят Ермака Тимофеевича.
Говорил Ильюша таковы слова:
«Ай же вы, русские могучие богатыри!
Поезжайте, братцы, по крайчикам,
А я поеду по середочке
Искать млада Ермака Тимофеева».
Поехали богатыри по крайчикам,
А Илья поехал по середочке
Искать млада Ермака Тимофеевича.

Не ясен-то сокол по небу разлетывает, —
Млад Ермак на добром коне разъезживает
По тые по силы по татарские;
Куда махнет палицей, туда улица,
Перемахнет — переулочек.
Наезжал Илья из далеча из чиста поля,
Выскочил он со добра коня,
Скочил ему на добра коня,
Захватил его за могучи плечи,
Закричал во всю голову:
«Ах ты, млад Ермак Тимофеевич!
Укроти свое сердце богатырское,
А мы нонь за тебя поработаем:
Ты бьешься, Ермак, — сам пересядешься!»
Тут Ермак Тимофеевич
Укротил свое сердце богатырское.
Прибили они всю силу в три часа,
Не оставили татарина ни о́дного.
А собака Калин-царь,
На чистом поле во белом шатре
Спит он на кроватке — рыбий зуб,
Под тем одеяльцем соболиныим;
Спит он, молодец, проклаждается,
Над собой невзгодушки не ведает.
Как из далеча-далеча, из чиста поля
Наезжает Илья Муромец.
Хватил Калина за желты кудри,
Выдернул с кровати — рыбий зуб,
Бросил его о сыру землю.
Выдернул с кармана плеть шелковую,
Начал его, собаку, чествовать,
А бьет он, сам выговаривает:
«Каково, собака, здесь женитися,
От живаго мужа жену отлучить?»
Тут клянет собака, проклинается:
«Будь трое проклят на веку тоем,
Кто станет во городе женитися,
От живаго мужа жену отлучать».
Тут Илья взял-сломал ему белы руки,
Еще сломал собаке резвы ноги,
Другому татарину он сильному
Ломал ему белы руки,
Выкопал ему ясны очи,
Привязал собаку за плеча татарину,
Привязал его, сам выговаривал:
«На-ко, татарин, неси домой,
А ты, собака, дорогу показывай».

Былины Под ред. Селиванова. — 1988

Категория: Русские былины (старины) | Добавил: Bersi (15.06.2009)
Просмотров: 3937 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Приветствую Вас Гость